Любимым праздником Абхая была Ратха-ятра Господа Джаганнатхи, которую ежегодно проводили в Калькутте. Маллики устраивали самую большую в городе Ратха-ятру, с тремя отдельными колесницами, на которых восседали Божества Джаганнатхи, Баладевы и Субхадры. Выехав из храма Радха-Говинды, колесницы проезжали немного вдоль по Харрисон-Роуд и возвращались обратно. В день праздника Маллики раздавали много прасада.

Ратха-ятра проводится во всех городах Индии, но главный праздник, который каждый год посещают миллионы паломников, проходит в пятистах километрах к югу от Калькутты, в Джаганнатха-Пури. Ратха-ятра отмечается в Пури на протяжении многих столетий: во время грандиозного трехкилометрового шествия в ознаменование одной из вечных игр Господа Кришны, толпы людей тянут три деревянные колесницы высотой около пятнадцати метров каждая. Абхай слышал, что четыреста лет назад на празднике Ратха-ятры танцевал и пел «Харе Кришна» Сам Господь Чайтанья. Иногда Абхай ходил смотреть расписание поездов на вокзале или интересовался стоимостью билетов до Пури и до Вриндаваны, мечтая когда-нибудь накопить денег и отправиться туда.

Однажды Абхаю захотелось иметь свою колесницу и самому провести Ратха-ятру, и он, конечно же, обратился за помощью к отцу. Гоур-Мохан согласился, но, посетив вместе с сыном несколько столярных мастерских,  понял, что постройка колесницы ему не по карману. Когда им пришлось  возвращаться домой ни с чем, Абхай заплакал, и одна пожилая бенгальская женщина подошла к нему и спросила, что случилось. Гоур-Мохан объяснил, что мальчик хотел колесницу для Ратха-ятры, но заказать её им не по средствам.

– У меня есть колесница, — сказала женщина и пригласила Гоур-Мохана с сыном к себе, чтобы показать им ее. Колесница была старенькая, но все еще в рабочем состоянии, и размера подходящего – чуть больше метра высотой. Гоур-Мохан купил её, привел в порядок и украсил. Они с сыном изготовили шестнадцать опорных колонн и укрепили на них балдахин, очень похожий на тот, что украшает большие колесницы в Пури, а к передку колесницы привязали традиционного деревянного коня с возничим. Абхай настаивал на том, чтобы колесница выглядела строго в соответствии с  традицией. Гоур-Мохан купил краски, и Абхай собственноручно раскрасил колесницу, в точности так же, как их раскрашивают в Пури. С огромным энтузиазмом Абхай следил за выполнением всей программы праздника. Он даже собирался устроить по случаю Ратха-ятры фейерверк, пользуясь иллюстрированным руководством по изготовлению фейерверков, но тут в дело вмешалась Раджани...

Абхай занимал в подготовке и проведении праздника своих друзей, особенно сестру Бхаватарини, и так, естественным образом, стал лидером среди друзей.  Очарованные соседки согласились по его просьбе приготовить особые блюда, чтобы Абхай мог раздавать на празднике Ратха-ятры прасад.

Как и праздник в Пури, Ратха-ятра Абхая продолжалась восемь дней. Вся его семья, а также соседские дети присоединились к процессии. Они тянули колесницу, играли на барабанах и караталах и пели. Одетый по-летнему, в одно только в дхоти, Абхай руководил хором детей, поющих «Харе Кришна» и бенгальский бхаджан, «Ки кара рай камалини».

Что ты делаешь, Шримати Радхарани?
Пожалуйста, выйди, посмотри -
Крадут Твое драгоценное сокровище –
Кришну, черную жемчужину.
Ах, если бы эта юная девушка знала,
Что юный Кришна,
Сокровище Её сердца,
Оставил Её!

Абхай подражал всему, что видел на религиозных праздниках взрослых: он одевал Божества, подносил Им пищу, предлагал Им арати (масляный светильник и благовония), кланялся Им. Сойдя с Харрисон-Роуд, процессия вступила на круговую аллею во дворе храма Радха-Говинды и приостановилась перед Божествами. Видя это веселье, друзья Гоур-Мохана подошли к нему:

– Что ж это такое? Ты проводишь большой праздник, а нас не пригласил?  

– Да это просто дети играют, — ответил отец.

– Дети играют? — продолжали шутить друзья. — Ты нарочно говоришь, что это детская забава! Ты просто хочешь лишить нас удовольствия,

Пока счастливый Абхай был поглощен праздником, Гоур-Мохан в течение восьми дней оплачивал расходы, а Раджани готовила разные блюда, которые вместе с цветами предлагались Господу Джаганнатхе. Несмотря на то, что все это было детским подражанием, пыл и вдохновение, с которыми Абхай проводил праздник, были самыми настоящими. Искренний дух Абхая вливал жизнь в детскую Ратха-ятру на протяжении всех восьми дней, и впоследствии он каждый год снова устраивал такой же праздник.

***

Когда Абхаю было около шести лет, он попросил у отца Божества для поклонения. С младенчества, каждый день наблюдая за отцом, проводящим домашнюю пуджу и за  поклонением Радха-Говинде в храме Малликов, он думал:

– Когда же я смогу так поклоняться Кришне?

По просьбе Абхая отец купил ему пару маленьких Божеств Радхи и Кришны.  С этого дня, что бы ни ел Абхай, он сначала предлагал это Радхе и Кришне.  Подражая отцу и священникам храма Радха-Говинды, Абхай предлагал своим Божествам масляную лампадку и укладывал Их спать.

Абхай и Бхаватарини стали преданными слугами своих маленьких Радхи и Кришны. Большую часть времени брат и сестра проводили, одевая Их и предлагая Им пуджу, а иногда они пели Божествам бхаджаны. Братья и сестры смеялись над Абхаем и Бхаватарини, приговаривая, что поскольку их больше интересует поклонение Божеству, нежели учеба, им не прожить долгой жизни. Но Абхай отвечал, что ему все равно.

Однажды соседка спросила у матери Абхая:

– Сколько лет твоему сыну?

– Семь, — ответила мать.

Абхай слушал с интересом: он никогда раньше не слышал, чтобы кто-нибудь говорил о его возрасте. Но сейчас он впервые понял: “Мне семь лет”.

Помимо занятий в подготовительном классе, куда Абхая отводили под конвоем, с пяти до семи лет  он учился дома, с репетитором. Он научился читать на бенгали и начал изучать санскрит. Затем, в 1904 году, в возрасте восьми лет, его отдали в бесплатную Королевскую школу Матти-Лал, которая находилась по соседству, на углу Харрисон-Роуд и Центральной улицы.

Это была школа для мальчиков, основанная в 1842 году богатым вайшнавом из общины суварна-ваник. Каменное двухэтажное здание школы окружала каменная стена. Преподавали там индусы, а учились в школе бенгальцы из местных семей суварна-ваник. Поутру мальчики, одетые в дхоти и курты*, выходили из дома и шли в школу маленькими группами. Каждый нес несколько книг и тиффин*. Во дворе школы они разговаривали и играли, пока звон колокольчика не приглашал их на занятия. Тогда мальчики вбегали в здание, где с шумом бегали по залам, носились туда-сюда по лестницам, иногда выскакивая на широкую веранду на втором этаже, пока учителя не собирали их и не рассаживали на скамейках за деревянными партами. В этой школе детей учили математике, естественным наукам, истории, географии и их родной вайшнавской традиции и культуре.

В классах царила строгая дисциплина. На каждой длинной скамье за общей партой с четырьмя чернильницами сидели четыре ученика.  За плохое поведение учитель приказывал ученику “встать на скамью”. На уроке литературы дети изучали известные «Бенгальские народные сказания» — сборник бенгальских народных сказок, которые бабушки рассказывают своим внукам: истории о ведьмах, привидениях, духах, колдунах-тантристах, о говорящих животных, о добрых и злых брахманах, о доблестных воинах,  ворах, царевичах, царевнах, о духовной отрешенности, о верных женах и доблестных мужьях.

Во время ежедневных прогулок в школу и из школы, Абхай и его друзья, еще наивно, по-детски, но уже научились различать людей на улицах Калькутты: гордых англичан, которые ездили в каретах, запряженных лошадьми; извозчиков; бханги*, подметающих улицы соломенными метлами; и даже местных карманников и проституток, стоявших на углах улиц.

В тот год, когда Абхаю исполнилось десять лет, по Харрисон-Роуд проложили трамвайные рельсы. Он наблюдал за рабочими, которые укладывали рельсы, и был потрясен, когда впервые увидел, как движется трамвайный вагон, касаясь пантографом электрического провода. День и ночь мечтал он о том, чтобы самому приставить палку к электрическому проводу и поехать по рельсам. Хотя электричество было в Калькутте в новинку (только состоятельные люди могли позволить себе провести его в дом), все же наряду с трамваем, на улицах появились и новые дуговые фонари, которые заменили старое газовое освещение. Абхай с друзьями ходил по улице и собирал использованные графитовые электроды, которые электрики оставляли под фонарями. А когда Абхай в первый раз увидел граммофон, он подумал, что внутри него сидит электрический человек или дух, который поет.

Абхаю нравилось ездить на велосипеде по оживленным улицам Калькутты. Он был заядлым велосипедистом, но бегать не любил, поэтому, когда в школе открылся футбольный клуб, он попросился во вратари. Он часто ездил на велосипеде в южном направлении, на Далхаузи-Сквер, где большой фонтан сеял вокруг водяную пыль. Рядом с фонтаном находился Радж-Бхаван, дом вице-короля, который можно было увидеть сквозь ворота. Направляясь дальше к югу, Абхай проезжал под открытыми арками Майдана, главного городского парка Калькутты, с прекрасным зеленым газоном, простиравшимся к северу до Чоуранги, и государственными зданиями и деревьями английского квартала. В парке тоже было немало привлекательных мест для велосипедных прогулок: ипподром, Форт-Уильям, стадион. Майдан находился на берегу Ганги (которую на местном языке называли Хугли), и иногда Абхай, возвращаясь домой, проезжал по набережной мимо многочисленных гхатов — купален с каменными ступеньками, ведущими вниз, к воде. Часто эти ступени спускались от храмов, возвышавшихся на берегу.  Был там и гхат, где кремировали тела умерших, а рядом с домом Абхая реку пересекал понтонный мост, ведущий в город Ховрах.

В двенадцать лет Абхай получил посвящение у семейного гуру, но это не оставило в его сердце глубокого впечатления. Гуру рассказывал ему о своем учителе, великом йоге, который однажды спросил у него:

– Что ты хочешь съесть?

Семейный гуру Абхая ответил:

– Свежих гранатов из Афганистана.

И йог сказал:

– Загляни в ту комнату.

 Он пошел в соседнюю комнату и нашел там ветку граната, увешанную спелыми и свежими плодами, словно только что отломанную с дерева. Один йог, приходивший к отцу Абхая, рассказывал, как однажды он сел рядом со своим учителем и, прикоснувшись к нему, благодаря мистической силе гуру, во мгновение ока оказался в Двараке.

Гоур-Мохану не очень нравились так называемые садху, которых в Бенгалии день ото дня становилось все больше – это были непреданные, философы-имперсоналисты, поклонники различных полубогов, курильщики ганджи и попрошайки. Но он был настолько щедр, что приглашал к себе в дом даже таких шарлатанов. Каждый день Абхай видел много подобных “садху”, но иногда в доме его отца гостили и настоящие святые. От них Абхай узнал о многом, в том числе о существовании мистических сил. Однажды в цирке Абхай с  отцом видели йога, которого связали по рукам и ногам и посадили в мешок. Мешок крепко завязали, запечатали и положили в ящик, который заперли на замок и тоже запечатали. Йогу удалось выбрался. Однако Абхай не придавал этому большого значения. Только преданное служение, которому его научил отец: поклонение Радха-Кришне и проведение Ратха-ятры — вот что было для него важнее всего.

***

В Калькутте индусы и мусульмане жили в мире и согласии. Ходить друг к другу на богослужения было обычным делом. И у тех и у других были свои особенности, но в их взаимоотношениях всегда царила гармония.  Поэтому, когда произошел первый индо-мусульманский конфликт, в семье Абхая все поняли, что это - политика Британии. Когда начались волнения, Абхаю было почти тринадцать лет. Он не понимал толком, что происходит, но оказался в центре событий.  

Шрила Прабхупада: Магометане жили вокруг нашего района на Харрисон-Роуд. Дом Малликов и наш дом пользовались уважением, но его окружали так называемые касба и басти (мусульманские кварталы). Там-то и происходили беспорядки. А я вышел погулять. Не зная, что на рыночной площади волнения, я возвращался домой, и один из школьных приятелей сказал мне: “Не ходи домой. Там сейчас погромы”.

Мы жили в мусульманском квартале, и именно там начались столкновения между мусульманами и индусами. Но я подумал, что, возможно, это что-то вроде драки между двумя гундами (бандитами). Однажды я видел, как один гунда ударил ножом другого, и воров-карманников я тоже видел. Они даже были нашими соседями. Поэтому я подумал, что это что-то наподобие.

Но когда я собирался перейти через Харрисон-Роуд, я увидел, как грабят  магазин. Я был всего лишь ребенком, мальчишкой. Я подумал: “Вот это да! Что происходит?” Тем временем мои родители сидели дома, страшно напуганные и думали: “Ребенок не пришел”. Они так разволновались, что вышли на улицу, ожидая меня: “Откуда придет Абхай?” Что я мог поделать? Когда я увидел этот погром, то кинулся домой, и тут один магометанин достал нож и побежал за мной, – он хотел убить меня. Но мне каким-то чудом удалось убежать. Я спасся. Когда родители увидели меня, подбегающего к воротам дома, к ним вернулась жизнь. Я молча пошел в спальню. Это было зимой. Не сказав ни слова, я лег и закутался в одеяло. Затем, позже, встав с кровати, я спросил: “Ну что, кончилось? Погром кончился?”

***

В пятнадцать лет Абхай заразился бери-бери, и мать, которая тоже заболела этой болезнью, регулярно натирала ему ноги порошком хлористого кальция, чтобы уменьшить отек. Вскоре Абхай выздоровел, и мать, которая ни на день не прекращала выполнять свои обязанности, тоже поправилась.

Но уже через год она внезапно умерла. Ей было всего сорок шесть лет, и её уход стал неожиданно опустившимся занавесом, который оборвал спектакль счастливого детства Абхая: нежной заботы его матери, её молитв и защитных мантр, её пищи, её хлопот о нём, материнских нагоняев. На сестрах уход матери сказался сильнее, чем на Абхае, но, несомненно, после этого события Абхай ещё больше стал зависеть от заботы отца. Ему было уже шестнадцать, но после смерти матери ему пришлось совсем повзрослеть и приготовиться к самостоятельной жизни.  

Отец успокоил его. Он сказал Абхаю, что скорбеть не о чем, что душа вечна, и все происходит по воле Кришны, поэтому он должен верить в Кришну и полагаться на Него. Абхай выслушал это и все понял...